Ваш апокалипсис на каждый день. Мнение экспертов о сектах в Украине

В двери обычной киевской квартиры благая весть стучится приблизительно раз в неделю. Еще как минимум два-три выезда в центр города сопровождается встречами с ней же. Если есть время и охота остановиться и поболтать — не обольщайтесь: когда вас о чем-то спрашивают, это совсем не потому, что искренне интересуются вашим мнением. А потому, что хотят открыть вам глаза на истину, которой вы, по умолчанию, не обладаете. Пока. Но чем это нам грозит — нам, взрослым, самостоятельным, образованным?

Оказывается, ни возраст, ни образование ни от чего не спасают. Познание истины, поиск ее, стремление к божественному никак не зависят от количества дипломов. И общественное положение мамы-папы не удержит в рамках «традиционных ценностей» ребенка, которому эти ценности не кажутся слишком ценными. И тогда жизнь делает крутой поворот.

«Ушел в религию» — так несколько насмешливо говорят о зна­комом. Был приличный парень, пиво, анекдоты, рыбалка… От­куда мог взяться этот глупый пионерский энтузиазм и фальшивая улыбка? Нам не нравится. Что это за религия такая, которая рыбалку запрещает? Нехорошая это религия...

Но все же, если бы все было так просто, вопрос о существовании (или все-таки несуществовании?) тоталитарных и деструктивных культов не возник бы. По­тому что бывает кое-что пострашнее, чем превращение румяного гедониста в убогого отшельника. С завидной регулярностью нас поражают прилетающие из разных уголков мира сообщения о массовых самоубийствах, совершенных адептами какой-то секты. Мы ахаем и включаем телевизор погромче. Комментатор сыплет аналогичными случаями: Аум Сенрике, На­родный храм, Орден храма Солн­ца — список длинный, эфирное время, как правило, короче. Мы выключаем телевизор и успокаиваемся. Все-таки это случается редко. И в основном «у них».

Что ж, официально деструктивных культов у нас действительно нет. Впрочем, это не значит, что их нет вообще. Если бы все организации были такими откровенными и последовательными в своей деструктивности, как те, которые попадают в поле зрения ТВ!

Но все гораздо сложнее. Когда люди, в том числе наши соседи, отказываются от имущества, от семьи, от лечения и, в конце концов, от жизни, отказывают в этом и еще во многом своим детям — все делается совершенно добровольно. Чуть не написалось «свободно». Возможно, и так. Это ведь их выбор.

Так может, их и правда нет — деструктивных культов? А есть только полная, безграничная свобода, которой каждый пользуется как может? Или все-таки есть кто-то, кто умеет пользоваться не только своей, но и чужой свободой по собственному усмотрению?

Владимир ПЕТУХОВ, председатель правления общественной организации «Союз защиты семьи и личности»

— Существуют ли вообще тоталитарные и деструктивные культы?

— Вопрос провокационный. Многие сейчас стараются это отрицать — по разным причинам, но в первую очередь по незнанию. Явление это описано, исследовано. Другое дело, что когда чего-то не знаешь, это не повод отрицать. Скажем, и радиации мы не видим, но не станем же на этом основании отрицать ее существование. Мы можем о ней судить хотя бы по последствиям ее воздействия. То же можно сказать в ответ на вопрос: существуют ли деструктивные и тоталитарные культы. Просто часто случается так, что журналисты, пишущие на эту тему, информирующие читателя, упрощают. И это упрощение играет на руку людям, которые пытаются эту тему размыть.

— А если без упрощений?

— Существуют определенные социально-психологические механизмы, которые управляют людьми. В основном неосознанные — стереотипы, например, которые владеют большим количеством людей. Как раз на этой основе возникают организации, создающие специально для влияния на этих людей. Это не обязательно культы или религиозные организации — это любые образования социального порядка. Такова закономерность нашей жизни: если есть где-то кто-то, способный на что-то «повестись», обязательно найдется тот, кто за это поведет. Это не так уж трудно. Ведь мы неподготовлены.

— Что значит неподготовлены? Мы должны были к чему-то готовиться?

— Возьмите нашу систему воспитания. Мы отдаем маленьких детей в детский сад и говорим, что в этом возрасте происходит социализация. То есть как раз в этот период происходит формирование отношения ребенка к миру. И кто же его формирует? Родители заняты — ходят на работу. Они утешают себя и ребенка тем, что, работая, обеспечивают, в частности, его будущее. Но ребенок живет не будущим — он учится и формируется сейчас. Мы сами выросли в таких условиях и считаем их нормальными. Но именно в этой ситуации вырастают люди, лишенные социальной компетентности. Потому что воспитатель в детском саду, на которого родители якобы возлагают функцию что-то формировать и воспитывать, не объяснит каждому, что именно происходит с ним и его окружением. Получается замкнутый круг: родители говорят «школа виновата», школа отвечает «сами недосмотрели». И этому нет конца. Но как бы там ни было, кто бы ни был виноват, мы вынуждены констатировать: люди наши не научены правильно взаимодействовать в обществе. И появляются рядом те, кто готов использовать нашу некомпетентность.

— И нет от этого спасения?

— Почему же. К счастью, если разобраться в ситуации, можно как околпачивать других, так и понять, как не стать околпаченным.

— Тем не менее часто можно услышать мнения экспертов-религиоведов, которые отрицают существование в Украине деструктивных или тоталитарных религиозных организаций.

— Они в чем эксперты — в религиоведении? А какое отношение религиовед имеет к социально-психологической компетентности человека? С тем, что с религией все в порядке, никто не спорит. Пожалуйста, удовлетворяйте свою внутреннюю духовную потребность как вам угодно — каждый рано или поздно приходит к этим исканиям, это свойственно человеку. Но ведь проблема тоталитарных культов не в этом. Она не в духовной сфере. «Деструктивный» — это понятие социальное. Оно не зависит от догмата или истории.

— На каком же основании социальный психолог делает вывод о деструктивности того или иного культа?

— У каждого человека есть определенные особенности, сформированные на основе некомпетентности во взаимодействии с внешним миром и непонимания себя самого.. Все знают, что границы нормы весьма размытые. Но есть определенные критерии, которые указывают на то, что происходящее с человеком входит в зону патологии. Эти симптомы есть в данной организации? Значит, она опасна. Мы называем ее тоталитарной или деструктивной.

— Так называемые традиционные ценности помогут нам уберечься от деструктивных влияний?

— Мы иногда думаем, что система ценностей незыблема, однако это не так. Ценности меняются. Сравните ценности средневековые и нынешние. Средневековая система ценностей основана на религии. Но когда сейчас говорят: давайте к этому вернемся, к этим «традиционным ценностям», и у нас все сразу станет прекрасно — это манипуляция чистой воды.

— Можно распознать деструктивную организацию, не обладая специфическими знаниями из области психологии — на потребительском, так сказать, уровне?

— Есть надежда, что с привитием навыков критического мышления, способности трезвой оценки ситуации, воспитании всего этого в определенном возрасте, какие-то изменения произойдут. Это очень нужно — именно сейчас. Потому что сейчас возможности изменения настроения, скрытой эксплуатации, скрытого влияния стали просто феноменальными в связи со становлением так называемого информационного общества. Секты средневековые и нынешние религиозные организации, пользующиеся всем арсеналом современных средств, — это совершенно разные вещи. И религиоведческий сравнительный анализ не даст вам зацепок.

— Какова структура деструктивных религиозных организаций?

— Организационно это может быть любая иерархическая модель. А психологически — есть много критериев. Как сказано в Библии, «по делам их узнаете их». Автори­тар­ное управление лидером или группой. Некритическое восприятие истин. Внешняя и внутренняя доктрина — о чем религиоведы часто стыдливо умалчивают — то есть одна доктрина для непосвященных, а в другую вводят только после посвящения и определенных проверок. В сайентологии, например, это очень ярко. То же у мормонов, свидетелей Иеговы. Еще один элемент — вербовка, во время которой тебе не говорят об истинных целях организации. Как, скажем, муниты. Подходят и спрашивают, а вы хотите, чтобы Украина стала процветающей страной? И не признаются, что они — «Церковь объединения» Муна, а называют себя каким-нибудь «Молодежным объединением». То есть элементарная нечестность. Кроме того, использование манипулятивных технологий.

— Значит, манипуляции все-таки существуют?

— Конечно. А вы станете отрицать существование техник, основанных на слабостях человеческой натуры? Давление авторитетом, например. Применение определенных психотехнологий, нетрадиционных для данной местности. Скажем, действие медитации на западного жителя. Существует понятие психотип, сформированное под воздействием культурных устоев, характерных для места проживания. Поэтому любая психотехника, не характерная для данной культуры, может представлять угрозу для психики. Люди просто не подготовлены к столь мощному воздействию. И под их влиянием начинают проявляться патологические изменения. Дело в том, что процент психических заболеваний в популяции на самом деле довольно высокий — просто часто заболевания находятся в скрытом или непроявленном состоянии. Человек может всю жизнь прожить, прекрасно себя чувствовать и адекватно вести. Но если затронуть какие-то скрытые механизмы его сознания, применить какие-то психотехнологии без нужной квалификации — у него сорвет крышу. И дело, в конце концов, может дойти до психушки. Конечно, они туда попадают не с диагнозом «член такой-то секты», а с вполне определенным психическим расстройством. Но расстройство происходит в связи с нагрузкой, которая практикуется в той или иной религиозной организации.

— Но пока, кажется, не было случаев массового похода в психушку представителей определенной секты — это было бы заметно.

— Люди разные. Для кого-то нормально попоститься и помедитировать. А для кого-то это может оказаться смертельно — врач не прописал. А когда ты приходишь в организацию, там врача не спросят. Делаешь, что сказано. Если в нормальной организации, заметив, что с тобой что-то не так, постараются помочь, отвлечь от этого, то в деструктивном культе наоборот — им нужно побольше таких, отверженных миром, это особый знак отличия, избранности. И человек чувствует себя комфортно с какого-то момента именно среди адептов секты — ему только там теперь комфорт­но. Но это комфорт палаты №6.

— Религиозная организация — хороший бизнес? Затраты сил адекватны отдаче?

— Если ваша цель — удовлетворение личных амбиций, властолюбия — то отдачу почувствуете быстро. Если заработок — 20—30 прихожан, как правило, вполне достаточно, чтобы жить припеваючи и ни в чем не нуждаться. А на предмет того, как создать секту, есть достаточно пособий — читайте и работайте.

— А если не секту? Кажется, все, что вы говорите, применяют не только религиозные организации, они работают и в корпоративной культуре?

— По этому поводу уже столько диссертаций защищено! Многим хочется быстро заработать. Если ты сумеешь поставить людей в нужные рамки, они будут делать все, что тебе нужно. Это работает в любой организации — хоть религиозной, хоть светской. Прелесть в том, что это живые люди, поддающиеся любой форме эксплуатации — финансовой, трудовой, сексуальной — какой угодно. В чем опасность? В том, что размываются границы привычного, нормального внутри организации.

— Как же от этого защититься? И кто это должен делать?

— Самая действенная защита — знание законов манипуляции. Как она происходит? Где? Это и есть основа психологической безопасности. Об этом нужно говорить постоянно. Задать вопрос Министерству образования, Министерству здравоохранения — тем организациям, которые занимаются здоровьем общества. Если мы будем махать шашкой — все долой, под корень — ерунда получится. Запретами ничего не добьешься. Сколько не искореняли взяточников — все равно берут. Значит, надо идти другим путем: распространять информацию превентивного характера — как вами управляют, что можно этому противопоставить. Есть целые исследования по профилактике тоталитаризма.

— А на государственном уровне можно что-то противопоставить кроме просвещенческих программ?

— Вопрос регулирования в религиозной сфере — узкое место. Ведь это означает — принимать меры, то есть брать на себя ответственность. А никто не хочет. Удобно быть инфантильным. Вы только послушайте аргументы наших чиновников. Ну, убили 900 человек в Джонстауне — это же не у нас. Ну, «Белое братство» — это же давно было. Детский сад. Им не хочется регулировать законодательство, потому что не нужна лишняя ответственность.

— А может, это к лучшему — зачем нам лишнее регулирование?

— Конечно, если мы скажем всех ату, то сами превращаемся в тоталитарное государство. Но регулирующие механизмы необходимы. Совсем необязательно «все запрещать». Просто поставить перед фактом: если хотите получать деньги, например, регистрируйтесь и платите налог, как коммерческое предприятие. Если вы просто хотите верить и собираетесь для совмест­ных богослужений — верьте себе — зачем вам регистрироваться? Но хотят же получить налоговые льготы, бесплатные коммунальные услуги, помещения. Это не имеет отношения к вере — это чистой воды товарно-денежные отношения. Люди в эти организации вкладывают иногда немалые средства — квартиры отписывают, с них постоянно требуют пожертвования! Хотя по сути пожертвование — дело добровольное. Эта подмена понятий накапливается. И когда кто-нибудь таки заставит платить, то лидеры начинают ныть, что их притесняют. Их не притесняют, а пытаются заставить играть по правилам.

— Но если что-то происходит незаконное в той или иной организации, может, надо просто идти в милицию?

— Нет смысла. Потому что не прописаны регуляторы влияния органов на ситуацию. Если муж бьет жену — можно найти управу, поскольку действует закон о насилии в семье. Но если там замешана религия — все, уже ничего не работает — нет законных регуляторов. Никто не хочет признавать, что есть среди религиозных лидеров люди, которые играют нечестно, и придумать, как их остановить на законных основаниях. Если гуру не только «гурит», но и к чему-то принуждает адептов — никакой стыдливости быть не должно, равно как блеяния о свободе совести. Государство должно защищать людей от эксплуатации — любой. Не надо никому ничего запрещать — чаще всего вполне достаточно заставить платить. Если это станет невыгодно, этим будут заниматься только маньяки и параноики. А их легче отследить. Всегда сложнее отследить умных мошенников, чем ненормальных — ненормальность так или иначе проявится.

— Вас часто обвиняют в нетолерантности?

— Мы-то как раз толерантные люди! В отличие от некоторых не кричим везде: вот эти спасенные и благословенные, а эти — лукавые и ими руководит зло. Мы наоборот пытаемся убедить всех: кто бы какую религию ни исповедовал, это нормальные люди. Просто кто-то из них попал в ненормальную ситуацию. Дело же, я повторяю, не в вере, не в выборе религии и бога — дело в том, что кто-то, эксплуатируя религиозные искания, обманывает этих людей.

Людмила ФИЛИПОВИЧ, исполнительный директор Центра религиозной информации и свободы

— По мнению религиоведа — в Украине существуют тоталитарные секты или деструктивные культы?

— Академическое религиоведение вообще не пользуется такими определениями как «секта». Есть хорошее название «религиозные организации». Именно оно фигурирует в законодательстве. К тому же я отказываюсь определять понятие культа с точки зрения деструкции. Если вы имеете в виду практики каких-то религиозных организаций — то, я считаю, они существуют. Если члены организации разрушают какие-то социальные связи, структуру личности, государство — это все является деструкцией, и деятельность такой религиозной организации будем называть деструк­тивной. Заметьте, я не говорю о «деструктивных организациях». Речь идет о частных случаях деструкции со стороны тех или иных представителей религиозных организаций. Никакую организацию нельзя целиком обвинить в том, что она деструктивна. И сразу — еще одно предостережение. Часто именно отношение «деструктивная» или «тоталитарная» употребляют именно по отношению к нетрадиционным религиозным течениям. Впрочем, бывает по-разному. Например, если человек идет в монастырь. Отказы­вается от прелестей светской жизни, дает обет безбрачия. Это деструктивно или конструктивно?

— Зависит от обстоятельств. Если он бросает жену или мужа с маленьким ребенком и отдает их совместно нажитое имущество монастырю — деструктивно.

— Да. Но такое случается и в традиционных конфессиях. Поэтому я повторяю: нет деструктивных религиозных организаций. Есть частные случаи деструктивного влияния на отдельного человека. Ни одна из религиозных организаций не создается с целью деструкции.

— То есть вы считаете, что религиозная организация не может считаться деструктивной ни при каких обстоятельствах, даже если она систематически практикует деструктивные практики?

— Давайте начнем с начала. Для чего вообще создается религиозная организация, какова ее природа? Ее цель — изменить человека. Для христианства это вырисовывается в идее спасения. Для кого-то в понятии прозрения или достижения нирваны. Из человека грешного появляется человек спасенный. Разумеется, у каждого свой путь. Но в любом случае человек должен меняться, становиться другим, чем был до того, как уверовал. Кому-то удается достичь изменений в рамках традиционных религий, а кому-то не удается — и тогда люди прибегают к нетрадиционным. Им не хватает тех регуляторов, которые предлагает традиционная церковь. Просто раз в неделю прийти в храм, отстоять литургии, принять причастие — для современного человека, возможно, недостаточно. Мы просто не всегда понимаем, какие кардинальные изменения происходят сейчас с людьми. Религия тоже должна меняться. Она не может законсервироваться и оставаться в той же форме, в которой возникла. Это нормально. Это и есть генеза. И я против того, чтобы понимать изменения личности именно опираясь на деконструкцию. Ведь религия скорее конструирует личность — делает ее моральной, выстраивает модель, идеальный образ, который человек своей жизнью пытается воплотить.

— А если эти, пусть даже положительные, изменения приводят к разрушению социальных связей — семьи в первую очередь?

— Это все отдельные ситуации, которые нельзя рассматривать абстрактно. Обычно в таких случаях отношения в браке и так исчерпаны, дальнейшая совместная жизнь невозможна, и она была бы прекращена и без ухода одного из супругов в РО.

— Взрослые найдут выход. А что делать, когда заложниками выбора родителей становятся дети? Когда родители лишают ребенка образования, здоровья или даже жизни, отказываясь, скажем, от переливания крови?

— Да, я знаю такие случаи. И это, безусловно, преступление. Но я хочу, чтобы мы, когда видим такие случаи, понимали — это присуще не только так называемым нетрадиционным религиозным организациям. Это происходит в жизни людей и независимо от их религиозного выбора.

— Однако, если мы соглашаемся, что в практике РО встречаются деструктивные элементы, это должно как-то регулироваться. Вместо этого, в каждом следующем законодательном предложении идея регулирования деятельности РО все больше размывается.

— Я больше скажу: и международное законодательство не предусматривает отдельных мер, направленных именно на борьбу с негативными проявлениями религиозности.

— Может быть, у них и так все хорошо?

— Нет. По крайней мере не так, как хотелось бы. Просто если принимать какое-то общее жесткое законодательство, могут пострадать невинные люди. Каждый случай нужно рассматривать отдельно. Да, бывают действительно ужасные ситуации — люди ведь разные. И против таких людей нужно принимать меры — например, лишать родительских прав. Но должно ли все это влиять на законодательство в области свободы совести вообще? Са­мый важный вопрос для нашего общества — кто должен стоять на страже и в случае необходимости принимать меры. Нормальное общество состоит из негосударст­венных институтов, добровольных объединений, которые могут и имеют право обращаться к правозащитным органам. У нас таких организаций нет. В свое время было создано «Спасение», боровшееся с «Белым братством». Но их активность свернулась после судебного процесса против организаторов этой религиозной группы. И взамен ничего не появилось. На­ше общество, как и наше законодательство, пока не готово адекватно реагировать на угрозы отдельных религиозных практик.

— А как его подготовить?

— Во-первых, нужны специалисты. Люди, понимающие специфику религиозных организаций и религии вообще. Они должны понимать, что это не просто какая-то там НИО, руководствующаяся исключительно земным интересом. В чем-то — так, но в то же время это организация не от мира сего и ее конечная цель необъятна. Это невозможно прописать на уровне закона. Законодательство неспособно описать феномен религии.

Во-вторых, общество должно быть сознательным и понимать, что происходит в религиозной сфере. Вы же сами видите зависимость между уровнем сознания общества и той системой, которая в нем поддерживается. Уровень понимания религиозных вопросов нашим обществом — нулевой. Выйдите на улицу и спросите у людей. Пускай десять из них скажет вам, что они верующие православные, — из них, думаю, девять не смогут объяснить основ своего вероисповедания. Здесь огромное поле для просветительской деятельности со стороны религиозных организаций. И, без сомнения, со стороны светской науки и педагогики.

— То есть это такая мутная водичка, в которой очень удобно ловить рыбку?

— Да. Поэтому должно быть создано как можно больше разнообразных общественных организаций, стоящих на страже нашего духовного мира и покоя.

— А государство вообще ни о чем может не заботиться?

— Нет, это абсолютно не нужно. Мы все время апеллируем к государству и хотим, чтобы оно решило те проблемы, которые должно решать общество. Не забывайте — чем больше рычагов вы даете в руки государству, тем больше оно будет нами руководить.

— Но если организация, эксплуатирующая мое слабое место, начинает так или иначе разрушать мою жизнь или благосостояние, оно должно как-то наказываться.

— А как вы себе это представляете на практике? Например, в областной государственной администрации за эти вопросы отвечают обычно один-два человека. Они способны пропустить через себя все проблемы, возникающие на каждом шагу? Нет, я считаю, что в идеале этим должны заниматься общественные организации, защищающие наши права. В конце концов, если дело идет в суд, вмешивается государство. Но предварительную работу должно выполнить не государство, а люди, заинтересованные в этом. Я за гражданское общество, где граждане сами успешно решают свои проблемы. На Западе так и делают. А наш народ сидит на кухнях и пережевывает свои обиды с себе подобными убогими. Мы должны создать систему, которая сама будет организовываться и регулироваться.

— Какова роль в этом, на ваш взгляд, так называемых традиционных церквей? Ведь у них совершенно иные методы работы с паствой, чем в новейших РО.

— Вообще, православная и католическая церкви очень уважают свободу человека, полагаются на волю Бога — в соответствии с их доктриной, человек волен выбирать свой путь спасения. В новейших религиях этого нет. Единич­ные случаи, когда представители протестантских организаций свободно отпускают своих в другую организацию. Организация заинтересована в наличии движения внутри общины — поскольку трудно наладить работу, к каждому надо найти свой подход. Церковь становится частью семьи — при­ходит к вам домой. Этого почти не встретишь у католиков и пра­вославных — чтобы священник приходил домой, интересовал­ся, кем работает муж женщины, как зовут ее ребенка. Священники даже не могут точно сказать, какое у них количество прихожан. А спросите протестантского пастора — он вам четко скажет.

— Вы считаете, это совместимо со свободой, которую вы отстаиваете?

— Православие и католицизм предоставляют значительно больше свободы человеку, не контролируют каждый его шаг. Но почему? Они так уважают свободу или просто равнодушны к человеку? Я хочу верить, что это не равнодушие. Но им есть чему поучиться у протестантов. И я должна заметить, что молодые священники уже отличаются от своих старших коллег. Вообще, по моему мнению, религии и церкви Украины находятся в ожидании больших перемен. И это будет связано именно с возрастным цензом священнослужителей. Со временем на смену людям, замешанным на советской системе, придут молодые, знающие основы экономики и работающие не по озарению, а по науке.

— В последнее время говорить об опасности, которая кроется в тех или иных религиозных практиках, стало опасно — все время рискуешь быть обвиненным в нетолерантности. Это оправданно? Или это просто сейчас мода такая?

— Нам не хватает культуры и знаний. Наше общество, к сожалению, абсолютно не христианское. Сколько бы процентов ни называло себя христианами, православными, если мы говорим о себе как о «христианском обществе», мы подмениваем понятия. Мы не любим друг друга. У нас не развиты эти чувства. У нас отсутствует идеология любви. Недавно я ездила в Днепропетровск, где у меня была встреча с представителями центра «Диалог» — именно эта организация занимается вопро­сами защиты от влияния деструктивных культов с православных позиций. Я смотрела на работающих там людей и пыталась понять, что ими руководит. Действительно ли они так проникаются судьбой людей, попавших в какую-то плохую, как они считают, организацию? Действительно ли пытаются реализовать свою христианскую обязанность помочь человеку, идущему ошибочным путем? Для них это пиар-акция. При том, что цель создания этого центра — благородная, он необходим в структуре православной церкви. Но с какими мотивами люди туда приходят? Они думают, что с помощью своей ненависти достигнут цели?

Я усматриваю проблему не в том, что религия отрывает женщину от мужчины или детей от родителей — это проблема социальная. Посмотрите на себя, проанализируйте, и вы увидите, что религия в данном случае только дала возможность понять, что вы не можете жить вместе. Опираясь на собственный опыт, не могу назвать ни одного случая, когда именно религия стала причиной разрыва. Разногласия существовали и до того, как кто-то ушел в РО. Какова реакция православной мамы, ребенок которой пошел в кришнаиты? Запретить, устроить домашний террор. А почему он пошел туда, а не в церковь с тобой? Может, у сына есть основания не уважать православие в твоем исполнении? Я помню случай, когда мама ребенка, попавшего в «Белое братство», сказала мне: вы потому такая спокойная, что ваши дети не пошли в секту. Я ей ответила: если бы мои дети пошли в секту, я бы пошла с ними. Потому что только так можно их вернуть. Пела бы вместе с ними мантры, медитировала и пыталась по крайней мере не терять с ними связь. Если бы я начала их обвинять, запрещать, устраивать истерики, то потеряла бы их окончательно. Религия только актуализирует, заостряет проблемы, уже существующие. Я хочу, чтобы мы все поняли: есть религия, а есть жизнь, которая принадлежит человеку с определенными религиозными представлениями, — это разные вещи.

Антоний, епископ Бориспольский, викарий Киевской Митрополии

— Какова позиция Православной Церкви в отношении деструктивных и тоталитарных религиозных организаций?

— Сегодня в Украинской Православной Церкви существуют различные реабилитационные центры, деятельность которых направлена на помощь жертвам деструктивных сект, при каждом епархиальном управлении существуют миссионерские отделы, проводятся конференции, форумы, лекции, печатается соответствующая литература. Все это направлено на профилактику. Важную роль в ограничении деятельности культов и сект играет сотрудничество Православной Церкви со СМИ. В учебных духовных заведениях мы готовим будущих специалистов по сектоведению. Одним из условий профилактики влияния деструктивных культов является ознакомление населения с основами традиционных религий. Введение в школьную программу предмета «Православная культура» или хотя бы «Христианская этика» имело бы положительное влияние в данном вопросе.

Опять же хотел бы обратиться к опыту Запада, где есть механизмы противодействия деятельности сект — просветительские программы, реабилитационные центры, государственные структуры, спецслужбы, занимающиеся именно этой проблемой, соответствующая законодательная база, тесное взаимодействие психологов и государственных органов с традиционными конфессиями в решении данной проблемы. У нас же народ не защищен ни законодательно, ни информационно, ни в других отношениях от опасности деструктивных культов. Еще в 1999 году наше государство подписалось под решением Совета Европы о господдержке центров, информирующих население о деструктивных сектах и оказывающих помощь жертвам сект. Однако на практике этот документ в Украине не реализуется.

— Как можно определить, что культ является деструктивным?

— Деструктивность или тоталитарность сект определяется не их верованиями, а методами деятельности. В нашем законодательстве отсутствует юридическое определение деструктивной секты. Украинские сектоведы, психологи и другие специалисты данной сферы пользуются определениями деструктивной секты, имеющимися в различной научной документации и западной правовой практике. На их основе сектоведами суммировано следующее определение признаков деструктивной секты:

— нанесение вреда здоровью граждан или угроза их жизни (например запрет переливания крови у «Свидетелей Иеговы»);

— использование в религиозной практике методов, причиняющих вред психическому или (и) физическому здоровью граждан (гипноз, зомбирование, кодирование и др.);

— разрушение семейных и социальных связей граждан;

— религиозная практика, нарушающая действующее законодательство или побуждающая граждан к противоправным или асоциальным действиям;

— подрыв основ общепринятой морали и нравственности;

— псевдорелигиозная практика, направленная на обязательное, а не по личному усмотрению, взыскание материальных средств и ценностей с граждан в пользу организации или ее руководства;

— использование в процессе вербовки (обращения) граждан мошенничества в виде сокрытия подлинной информации о вероучении (например «Уровни посвящения» и т.п.), истории, практике и руководстве религиозной организации, либо предоставления ложной информации, что является нарушением прав человека на информацию, необходимую для совершения свободного осознанного религиозного выбора;

— разжигание межрелигиозной розни и вражды, оскорбляющих человеческое достоинство верующих иных религий и конфессий;

— религиозная практика, способная повлечь дестабилизацию гражданского общества, подрыв национальной безопасности;

— использование в религиозной практике методов контроля сознания и свободной воли граждан в форме применения гипнотических и других подобных методик воздействия;

— религиозное воздействие на несовершеннолетних без ведома или вопреки воле их родителей или опекунов;

— использование статуса религиозной организации для прикрытия иных, не религиозных видов деятельности.

Наличие у религиозной организации или группы одного из данных признаков уже позволяет отнести ее к числу деструктивных сект.

— Какие секты в Украине вы можете назвать наиболее влиятельными и распространенными?

— В контексте нашего разговора слово «влиятельный» тождественно слову «опасный». Если говорить кратко, то надо назвать харизматов (неопятидесятники, самая известная организация «Посольство Божье»), «Свидетелей Иеговы», «Церковь сайентологии», «Общество сознания Кришны», «Белый лотос». Это наиболее опасные организации, если исходить из уровня причиняемого вреда для личности. Однако в Украине существует огромное количество сект, которые представляют меньшую опасность для личности, но при этом они более распространены и их опасность менее заметна. И проповедников можно встретить на каждом углу, но, в отличие от сатанистов или «белых братьев», они выглядят более благообразно, их организации зарегистрированы, и человеку труднее понять, что он имеет дело именно с деструктивной сектой.

— Как вести себя, если кто-то из близких попал в секту, которая вызывает подозрение? Куда в таком случае лучше обращаться?

— Главное — не идти на конфликт. Адепт секты не способен воспринимать разумную аргументацию и враждебно относится к любой критике в адрес организации, в которую вовлечен. Нужно сделать все возможное, чтобы не разорвать родственные связи, сохранить хорошие отношения, человеческий контакт, иначе помочь ему будет уже невозможно. Также я посоветовал бы родственникам пострадавшего фиксировать все данные о секте, собрать подробную информацию о том, кто в нее входит, данные лидеров и т.д.

С этой проблемой можно обратиться к любому православному священнику, который либо сам постарается помочь, либо направит вас к специалистам.

— Существуют ли какие-то реабилитационные программы для людей, вышедших из подобных организаций в структуре УПЦ?

— Человеку, который решил порвать с сектой, обязательно понадобится реабилитация. Здесь необходима и психологическая, и духовная, а порой и правовая, социальная или психиатрическая помощь. В православных реабилитационных центрах такая помощь оказывается.

Процесс реабилитации и адаптации жертв тоталитарных сект проходит очень трудно, медленно, болезненно. Те, кого удается вырвать из секты, чувствуют себя (осо­бенно первое время) совершенно неприспособленными в обществе. Это и неудивительно, если учесть, что они были перепрограммированы для жизни именно в секте, а не в социуме. У них подавлена способность самостоятельно и критически мыслить, утрачена свобода воли, принятия решений, контроля над своей жизнью. В среднем человеку, нашедшему в себе силы порвать с сектой, для полного выз­доровления требуется два года. Практика показывает, что сложнее оправиться от сайентологии, от последствий пребывания в «Бого­родичном центре», «Белом братстве».

Как бы ни была важна проблема реабилитации жертв тоталитарных сект, имеющая социальные, психологические и, к сожалению, медицинские (чаще всего психиатрические) аспекты, гораздо более важной представляется проблема профилактики. Как известно, всякую болезнь легче предотвратить, чем лечить.

Справка «ЗН»

Секта (от латинского sequi — двигаться за кем-то, подчиняться; по другим данными — от secare — отрезать, отделять ) — слово, изначально использовавшееся для обозначения отдельных богословских групп и школ, а также в полемической литературе еще в дохристианскую эпоху. Сектами также называли некоторые философские школы.

В хрис